Первая берестяная грамота, найденная Ниной Акуловой 26 июля 1951 года, - это пространная запись о налогах, которые должны были уплачивать жители разных сел некому Фоме. Кто этот Фома - мы не знаем до сих пор; высказывались предположения и о том, что он - боярин, и что он - духовное лицо. Очевидно лишь, что Фома владел несколькими селами и получал от их обитателей «позем» и «дар» - два вида налогов-повинностей. Позем уплачивался за право крестьянина жить на его земле. Дар - во время посещений феодалом своих владений.
Вторая берестяная грамота, найденная 27 июля 1951 года, тоже содержала записи о даре; упоминались даже имена крестьян, вносящих налог. Судя по именам, были они по национальности карелы.
Третья берестяная грамота - это уже не обрывок хозяйственного документа, а письмо. Настоящее письмо, написанное неким Грикшей (то есть Григорием) к Есифу (Иосифу). «Поклон от Грикши к Есипу. Прислав Онанья, молви… Яз ему отвечал не рекл ми Есиф варити перевары ни от кого. Он прислал к Федось: вари ты пиво, сидишь на безотьщине, не варишь жито».
Кто этот Онанья? Скорее всего, управляющий владениями феодала - а иначе чего он распоряжается? Во всяком случае, Онанья пытается распоряжаться, приказывает варить пиво Григорию. Тот отказывает: мол, Есиф не велел варить пива. Тогда Онанья требует варить пиво от Федосьи - раз она «сидит на безотьщине», пусть варит. То есть раз пользуется участком земли, который не перешел к ней от отца, то пусть несет и такую повинность в пользу Онаньи. А Григорий все сомневается в праве Онаньи распоряжаться, приказывать варить пиво.
Уже эта грамота заставляет задуматься: ведь ясно, писал сельский житель (скорее всего, сельский староста) феодалу, живущему в Новгороде. Значит, и сельские жители были грамотны… хотя бы некоторые. Вот вышел Онанья за пределы неких признаваемых всеми границ - и крестьянин пишет владельцу земли, просит приструнить своего представителя. А ведь считалось - крестьяне на Руси были поголовно неграмотны…
До конца сезона 1951 года нашли еще десять грамот, от XII до XV века. Среди них - и хозяйственные документы, распоряжения, жалобы… даже загадка. «Есть град межу небом и землею, а к нему еде посол без пути, везе грамоту неписану». На современном русском языке: «Между небом и землей есть город, а к нему едет посол без пути, везет ненаписанную грамоту».
Такие загадки загадывали еще в начале XX века, смысл текста понятен: город между небом и землей - это ковчег, в котором Ной спасается от потопа, везет в нем всю будущую фауну Земли. Немой посол - это голубь, которого праотец Ной отправил искать, не спали ли воды Всемирного потопа, не выступила ли где-то Земля. Грамота неписаная - это масличная ветвь, которую голубь принес в клюве после своего третьего полета. Увидев ветвь, Ной понял - где-то уже есть земля, свободная от воды. Это оказалась гора Арарат, и именно к ней пристал в конце концов ковчег. Одно из библейских обществ США даже пыталось искать Ковчег Завета на склонах горы Арарат… Правда, вроде бы, не нашли - но кто знает, может, еще и отыщется.
Вообще же грамот оказалось столько, что сразу же сделалось понятным одно место из давно известного источника: из записи беседы новгородского священника XII века Кирика с епископом Нифонтом. Кирик о многом спрашивал Нифонта, и в том числе: «Нет ли в том греха - ходить по грамотам ногами, если кто, изрезав, бросит их, а слова будут известны?»
До находок берёсто сам вопрос казался странным: кто же это будет бегать ногами по грамотам? Ведь пергамен дорог, книги очень ценны… После находок все понятно: ведь берестяные грамоты и бросали, как только они отслужили свой срок. Писать на бересте второй и третий раз было невозможно: тексты на них не писали чернилами, а процарапывали и выдавливали.
Люди топтали берёсто, не зная, какие слова там написаны… А что, если это слова священные? Скажем, «Бог», «ангел», «Богородица»? Получается - ходят люди как бы по обрывкам священных текстов. Вот священника и волновало - не грех ли? В Новгороде этот вопрос приобретал самый непосредственный бытовой смысл.
Сотни предметов с надписями, найденные во многих древнерусских городах, сотни вновь открытых надписей XI-XII вв. на стенах древних церквей - все эти открытия свидетельствуют о широком распространении письменности и грамотности среди городского населения древней Руси, а не только среди знати и духовенства, как считалось раньше.
Благодаря раскопкам стали известны не только грамоты и надписи, но и многочисленные орудия, с помощью которых были написаны (процарапаны) все упомянутые памятники древнерусской письменности.
Только в Новгороде за последние годы было найдено более 50 подобных железных, бронзовых и костяных инструментов для писания на бересте и на специальных навощенных дощечках (см. табл. 1). Четыре такие дощечки также найдены при раскопках. Инструменты для писания на навощенных дощечках имеют вид заостренного стержня с лопаточкой на противоположном конце (рис. 1, 1-10).
В античный период в Греции и Риме подобные орудия письма имели широкое распространение и назывались стилями (stilos - греч. и stilus - лат.). На Руси они назывались писалами (ед. ч. - писало).
Кроме Новгорода, подобные инструменты для писания (66 экз.) были найдены более чем в 30 древнерусских городах и городских поселениях (табл. 2). Единственное исключение представляют находки двух писал на Пировом селище Владимирской области, но, по заявлению автора раскопок В. В. Седова, и это поселение, по-видимому, было не селищем, а городским посадом.
До последнего времени древнерусские стили - писала в музейных описях и публикациях именовались «булавками», «обломками браслетов» (В. Б. Антонович), «ложечками для причастия» (Б. Н. и В. И. Ханенко и Я. Пастернак), «инструментами для обработки кожи» (В. Р. Тарасенко) и т. п. Между тем полная аналогия их с древнеримскими стилями, как и полная аналогия новгородских дощечек с навощенными дощечками Рима, на которых писали стилями, не оставляет никакого сомнения в их назначении . Острием стержня писали по навощенной дощечке, а лопаточкой разглаживали слой воска и затирали написанное. В древней Руси, судя по характеру надписей, стили-писала широко использовались и для писания на бересте, камне и штукатурке. Это своеобразный древнерусский карандаш, который необходимо было время от времени затачивать.
Подобные стили, помимо древней Руси, где они получили очень широкое распространение уже в XI в., известны и по находкам в Польше (в Познани и Гнезно). Ян Жак, опубликовавший эти стили в 1954 г., правильно определил их назначение по аналогии с древнеримскими . Из советских исследователей только Б. А. Тимощук в 1956 г. истолковал назначение подобных стержней как инструментов для писания на навощенных дощечках .
Тот факт, что они являются орудиями писания, доказывают также случаи нахождения их в кожаных чехлах. В Новгороде, в этой неисчерпаемой кладовой материальной культуры древней Руси, из 50 стилей четыре были найдены в специально для них сделанных кожаных чехольчиках: из них три стиля металлических (рис. 2, 2; рис. 3, 9, 10 и рис. 4, 2, 3, 6; табл. 1, №№ 32, 48 и 49) и один костяной (типа, изображенного на рис. 4, 5) . Их носили писцы и грамотные горожане на узких ремешках подвешенными к поясу. Эти находки подтверждают высказанное М. Н. Тихомировым предложение, что многочисленные граффити новгородских церквей XI-XII вв. были сделаны писцами или горожанами постоянно носившими эти орудия писания при себе .
Новые материалы имеют важное значение для истории древнерусской письменности. Они позволяют выяснить некоторые вопросы культурного развития древней Руси, и в частности, вопрос о письменных принадлежностях, употреблявшихся при обучении грамоте. Древнерусские писала представляют большой интерес для археологов еще и потому, что форма их лопаточки была устойчивой и характерной для определенного исторического периода и имеет датирующие признаки.
Из известных в настоящее время 117 стилей абсолютное большинство (82) сделаны из железа, 30 - из бронзы и других сплавов и только 5 из кости. По форме лопаточки их можно разделить на 15 типов, каждый из которых употреблялся в определенное время. Основу нашей классификации составляют писала из Новгорода, так как новгородская стратиграфия позволяет датировать слои с точностью до четверти века.
Время бытования стилей из других центров древней Руси, где их дата хорошо определяется, полностью совпадает с периодом их употребления в Новгороде. Это лишний раз подтверждает единство культуры древней Руси и значение стратиграфической шкалы Новгорода для определения абсолютных дат разных категорий древнерусских вещей.
Ниже приводится характеристика типов в хронологическом порядке, от более древних к более поздним.
Тип 1 . Лопаточка имеет форму четырехугольника (рис. 1, 1) или слегка расширенной к острию трапеции с отверстием в центре (рис. 1, 2). Все пять экземпляров костяные, из Новгорода, относятся ко второй половине X в. и к первой половине XI в. (табл. 1, №№ 1-5).
Тип 2 (рис. 1, 3-5; табл. 1, №№ б-8) . Лопаточка почти полукруглой формы. Всего известно 10 экземпляров: три из Новгорода, остальные из Минска, Новогрудка, Друцка, Старой Рязани и Галича. Новгородские стили найдены в слоях середины XI - первой половины XII вв. Этим же временем датируются стили из Минска (Э. М. Загорульским), Друцка и Новогрудка (см. табл. 2, №№ 2, 3, 12, 13, 15, 38 и 54). Они железные и бронзовые, как и все последующие типы.
Тип 3 (рис. 1,6,7; табл. 1, №№9-11). Лопаточка имеет форму широкого бокальчика. Известно только четыре писала этого типа: три из Новгорода и один из Вщижа. Новгородские относятся ко второй половине XI - началу XII в. и один - к первой половине XIII в. Писало из Вщижа (рис. 5, 3) датируется слоем городища (XI - первая половина XIII в.). Вероятно, этими рамками и ограничивается период бытования данного типа.
Тип 4 (рис. 1, 8, 9; рис. 2, 1; табл. 1, №№ 12-14). Лопаточка имеет форму полукруга или перевернутого треугольника с полукруглыми зубчиками по краям. Всего известно 12 экземпляров писал этого типа: из Новгорода, Киева, Минска, Вышгорода Киевского, Новогрудка, Волковыска, Ковшаровского городища (табл. 2, №№ 1, 8, 10, 11, 23, 24, 29, 33, 58). В Новгороде они бытовали во второй половине XI и первой половине XII в. В Минске и Новогрудке они датируются также XI-XII вв, в остальных городах - домонгольским периодом.
Тип 5 (рис. 1, 10; табл. 1, № 15). Лопаточка фигурная, с крестообразной прорезью. Известно четыре писала этого типа двух вариантов. Все они бронзовые, литые. К первому варианту относятся два писала: из Новгорода (рубеж XI и XII вв.) и из Вышгорода Рязанского (рис. 5, 1; табл. 2, № 56). Второй вариант представлен также двумя экземплярами: из Витичева и Звенигорода Львовской области (рис. 5, 7; табл. 2, №№ 30 и 47). Оба они датируются суммарно домонгольским периодом. Если писало из Вышгорода Рязанского, тождественное новгородскому, можно отнести к XI-XII вв., то второй вариант, вероятнее всего, датируется XII-первой половиной XIII вв., судя по некоторым элементам сходства с типом 6. Не исключено, что два последних были отлиты в одной литейной форме.
Тип 6 (рис. 3, 1; табл. 1, № 16). Лопаточка имеет форму острореберного бокальчика. К лезвию лопаточка сильно расширяется, боковые сто¬роны ее резко вогнуты, а короткие плечики прямые или слегка вогнутые. Известно пять писал этого типа: из Новгорода (вторая половина XII в.), из Галича Волынского (слой XII в.), из Княжей Горы и из б. Киевской губ. (рис. 5, 5; табл. 2, №№ 25, 27, 31, 37).
Тип 7 (рис 3, 2, 3; табл. 1, №№ 17-21) Лопаточка имеет форму изящного бокальчика с оттянутыми краями. Известно 29 желез¬ных и бронзовых стилей этого типа из 15 древнерусских городов: Новго¬рода, Киева (рис. 5, 10), Минска, Волковыска, Браслава, Изяславля, Галича, Чернигова, Старой Рязани (рис. 5, 9), Вышгорода Рязанского (рис. 5, 2) и других (табл. 2, №№ 4, 5, 7, 14, 16-21, 26, 28, 34, 36, 39-41, 44, 55, 57, 59, 60, 61). Это самый распространенный тип древнерусского писала XII и первой половины XIII вв.
Период бытования этого типа на Руси определяется по пяти новгородским экземплярам и писалам из Киева, Изяславля и Галича, найденным в хорошо датированных слоях. В Новгороде писала данного типа появились в первой половине XII в. и употреблялись до середины XIII в. В Киеве подобный бронзовый стиль был найден при раскопках М. К. Каргера в мастерской ювелира XII - первой половины XIII в. Изяславль, раскопанный М. К. Каргером, датируется тем же временем. В Галиче подобные стили происходят из слоя XII-XIII вв. (Галич так же, как Изяславль, был разрушен монголами в 1241 г.). Безусловно, не может быть случайным удивительно точное совпадение периода бытования сходных типов стилей из Новгорода и других городов во всех случаях, когда датировка слоев или жилищ там не суммарная, а вполне определенная и хорошо обоснованная.
Рис. 5. Древнерусские писала XI-XIII вв. 1 - бронзовое, из Вышгорода Рязанского, XI-XII вв.; 2 - бронзовое, из Вышгорода Рязанского, первой половины XIII в.; 3 — железное, из Вщижа, XI - XIII вв., 4 - бронзовое, из Новогрудка, XI XII вв.; 5 - железное, из Друцка, XII в.; 6 - железное с серебристым покрытием, из Новогрудка, XI -XII вв.; 7 - бронзовое, из Битичева, XII - первой половины XIII в.; 8 - железное, из Галича Волынского, XII в.; 9 - железное, из Старой Рязани, XIJ -первой половины XIII в.; 10 - железное, из Киева, XII - первой половины XIII в.; 11 - железное, изПирова се¬лища (городской посад) Владимирской обл., XI -XIII вв.; 12 - железное, из Смоленска, XIII в.
Тип 8 (рис. 3, 4-6; табл. №№ 22-29). Лопаточка писала этого типа вместе с шейкой и стержнем имеет форму буквы «Т» или иногда форму сечки. Этот тип был одним из самых распространенных в Новгороде со второй половины XII в. до середины XIII в. В Новгороде найдено восемь экземпляров таких писал и по одному в Пскове (XIII в.) и Минске (табл. 2, №№ 6 и 53). Все они железные, как и в Познани (Польша), где этот тип также имел распространение . Датировка писал этого типа из Минска и Познани твердо не установлена. Единственный экземпляр из Минска Э. М. Загорульским относится к XI в., что явно не соответствует дате абсолютного большинства стилей. В Познани Ян Жак датирует их, видимо, слишком поздним временем (XIV и XVI вв.), правда, со знаком вопроса .
Тип 9 (рис. 3, 7; табл. 1, № 30). Лопаточка пятиугольная. Известно всего четыре экземпляра этого типа: один из Новгорода первой половины XIII в., один из Киева и два из Ленковецкого городища (табл. 2, №№ 22, 48 и 50), где они датируются XII и первой половиной XIII в. Это, видимо, и есть период их распространения на Руси.
Тип 10 (рис. 3, 8, 9\ табл. 1, №№ 31-36). Лопаточка в виде овала со срезанным верхом, прямым лезвием с прямоугольными крылышками. В Новгороде найдено шесть экземпляров, которые датируются с первой половины XIII в. до середины XIV в. включительно. Одно писало этого типа, относящееся к середине XIII в., было найдено в прекрасном кожа¬ном чехольчике с клапанком и отверстиями для узенького ремешка или шнурка для подвешивания к поясу (рис. 2, 2 и 3, 9, 10; табл. 1, № 32). Само писало железное, покрытое серебристым металлом (серебром или полудой; анализ не производился). По-видимому, этот тип характерен для Новгорода, так как в других городах он пока не встречен.
Следует отметить, что стержень стилей этого типа, как и типа № 7 и некоторых других, часто бывает перекручен у лопаточки, тогда как рабо¬чая часть острия всегда круглая в сечении. Нередко писала этого типа имели серебристое покрытие.
Тип 11 (рис. 3, 11; табл. 1, №№ 37-41). Лопаточка писал этого типа с зубчатыми фигурными вырезами с двух сторон. Эти зубчики часто имеют вид ласточкина хвоста. Всего известно девять экземпляров: пять из Новгорода и по одному из Смоленска (рис. 5, 12), с Княжей Горы, из Старой Ладоги и Пирова селища (рис. 5, 11). Время их распространения в Новгороде определяется второй половиной XII - серединой XIII в. (включительно). В Смоленске стиль найден в слое XIII в., стиль из Княжей Горы датируется домонгольским временем, стиль из Старой Ладоги - датой слоя XII-XV вв. и из Пирова селища - XI-XIII вв. (табл. 2, №№ 32, 52, 62, 64).
Тип 12 (рис. 4, 1; табл. I, №№ 42-44). Лопаточка имеет вид треуголь¬ника, с прямым лезвием и выпуклыми, плавно переходящими в стержень сторонами. Лопаточка иногда с тремя круглыми отверстиями, стержень бывает перекручен. Всего известно пять стилей этого типа: из Новгорода, Ленковецкого городища и Пирова селища (табл. 2, №№ 51, 63). В Нов¬городе этот тип появился в первой половине XIII в. и существовал до начала XIV в. включительно. Оба остальные поселения прекратили свое существование во время монгольского нашествия.
Тип 13
(рис. 4, 4; табл. 1, №№ 45-47). Лопаточка в виде перевернутого треугольника. Всего известно семь писал этого типа: три из Новго¬рода, где они бытовали со второй половины XII в. до первой половины XIV в. включительно, и по одному из Волковыска (верхний слой), Чернигова (XII-XIII вв.), Ленковецкого городища (XII-XIII вв.) и Спасского городца (XII-XIV вв.). Следовательно, период бытования данного- типа на Руси - XII-XIV вв. (табл. 2, №№ 9, 45, 49, 65).
Тип 14
(рис. 4, 2, 3; табл. 1, № 48). Этот тип представлен единственным экземпляром из Новгорода, датирующимся рубежом XIV и XV вв. Лопаточка его с тремя круглыми отверстиями, расположенными в два яруса; стороны с перехватом. Писало или покрыто полудой, или сделано из какого-то белого сплава; найдено в кожаном чехольчике с отверстия¬ми для узкого ремешка, на котором оно висело на поясе.
Тип 15 (рис. 4, 6; табл. 1, №№ 49, 50). Этот тип писала не имеет лопаточки и был предназначен, по-видимому, для писания на бересте. Известно три писала этого типа. Все они имеют вид граненого железного за¬остренного стержня с головкой. Появился этот тип писала в Новгороде в самом конце XIV в. и просуществовал до XVI в. Кроме Новгорода, один экземпляр найден в Никульчино близ Кирова в слое XIV-XV вв. (табл. 2, № 66). Один новгородский стиль был в кожаном чехле.
Заканчивая обзор типов древнерусских писал, следует сказать, что они почти всегда украшались. В основании лопаточки стержень имел яблоко или ряд резных валиков, железо покрывалось серебристой полудой или золотистой бронзой, лопаточка иногда инкрустировалась узорами из серебра или украшалась фигурной резьбой, прорезями и т. п.
Употреблялись они, несомненно, для писания как на навощенных дощечках, так и на бересте. Для писания на бересте могли использоваться писала 15-го типа, а также многочисленные костяные «проколки» и острия вроде толстых игл, подобные изображенному на рис. 4, 5. Одно такое острие, найденное в кожаном чехле (о чем упоминалось выше), позволяет с уверенностью считать такие острия стилями для писания на бересте.
Иногда костяные писала украшались резным узором и представляли собой замечательные произведения искусства. Одно писало, из рога лося с выразительной резной головой дракона и сложной плетенкой по шейке, было найдено Е. В. Дружининой в октябре 1959 г. в Новгороде при наблюдениях за земляными работами примерно в 24 м к югу от древней Козьмодемьянской улицы. Судя по орнаменту, оно может относиться к XII-XIV вв. Писало это длительное время использовалось по назначению, о чем свидетельствует стертость орнамента на боковых его сторонах и следы обстругивания на рабочем остром конце. Его носили подвешенным на узком ремешке или шнуре, продевавшемся в оскаленную пасть дра¬кона. Стержень, круглый в сечении, слегка изогнут и очень удобно дер-жится в руке в рабочем положении. Заостренный конец его чуть-чуть об¬ломан (рис. 2, 3).
На бересте писали (судя по характеру процарапанных штрихов на новгородских грамотах) костяными и металлическими писалами, а иног¬да просто острием ножа .
Описанные выше стили на Руси назывались писалами, что этимологически точно соответствует орудию писания . Древнейшие упоминания этих орудий писания восходят к середине XI в. Писало упоминается в рукописи Упыря Лихого 1047 г. . В другой рукописи XI в. писало упоминается в сочетании с доской, что вполне соответствовало их реальной взаимосвязи . Исследователь этой рукописи А. Будилович считает ее новгородской. Данная рукопись в 1276 г. находилась в Новгороде у переписчика, имя которого было Чегл или Чегол. (Интересно, что в Неревском конце Новгорода уже в XII в. упоминается Чеглова улка.)
Писала упоминаются и в более поздних письменных источниках, в частности в «Житии Евфросина Псковского», первоначальная редакция которого, как убедительно доказал Н. Серебрянский, относится к самому концу XVI в. и была составлена в одном из новгородских монастырей . В этом житии отражены все обстоятельства, связанные с процессом писания. Писец был монахом и писал в своей келье при свете лампады или светильника. Писало бралось в правую руку, а хартия (материал для писания) - в левую. «Сице же и въспр!ахъ писало в деснщу мою и хартию в шуйцю мою и множицею покушахся поставити в ряду слово…» . (Писца клонило ко сну, поэтому он и не мог поставить в ряду слово.).
Бросается в глаза, что все дошедшие до нас упоминания орудия писания под этим именем («писало») связаны с Новгородом. Не исключено, что писало - это местное название орудия писания на навощенных дощечках и бересте. В Новгороде это орудие имело очень широкое распространение уже с начала XI в., как показали археологические раскопки в Неревском конце города. Это вполне согласуется с известиями названных выше письменных источников.
Древнерусская письменность возникла, несомненно, значительно раньше «крещения Руси». Об этом можно судить не только по данным древнейшей русской летописи о договорах Руси с греками первой половины X в. , но и по реальной древнерусской надписи на глиняной амфоре первой четверти X в. из Гнёздовского кургана . По сообщениям болгарских и арабских источников X в., славяне еще до крещения Руси имели какие-то письмена, вырезанные или процарапанные на дереве . В существовании этих способов писания по дереву и по другим твердым материалам (камню, глине) на Руси до ее крещения едва ли можно сомневаться. Древнейшая русская надпись начала X в. на амфоре была сделана именно путем процарапывания или прочерчивания каким-то металлическим острием вроде шила по обожженной глине. Подобный прием писания на Руси был широко распространен с X по XVI в. (граффити на стенах церквей, на амфорах из Киева, Старой Рязани, Пинска и других мест).
В своей статье о древнерусском добуквенном письме А. Д. Маневский, используя сравнительное языкознание, убедительно показывает, что глагол «писать» во многих индоевропейских языках первоначально имел значение: процарапывать, скрести, прочерчивать, выдавливать, вырезать, высекать или, иначе говоря, наносить знаки путем углубления на твердом или пластичном материале (к последнему относились глина и воск). И лишь позднее этот глагол получил современное значение .
Гипотеза А. Д. Маневского о существовании у восточных славян уже в VI-IX вв. какого-то «добуквенного» письма не может быть доказана на фактическом материале. Наличие на различных предметах непонятных знаков и меток не является аргументом в пользу этой гипотезы. Письменность у славян появилась вместе с образованием государства.
Сложение феодального государства на Руси, развитие общественно-экономических и правовых отношений, а также внешних торговых и политических связей только в IX в. породили необходимость распространения грамотности и письменности. Христианская религия, к которой все чаще и чаще обращаются в X в. представители феодальной верхушки для укрепления своего господства, способствовала распространению письменности так же, как и торговля и ростовщичество. И эта письменность была не «добуквенной», а, по всей вероятности, кириллической.
Дошедшие до нас древнейшие памятники древнерусской письменности (надписи на сосудах и камнях, на стенах церквей, берестяные грамоты) написаны кириллицей, как и все более поздние памятники. Это и дало полное основание М. Н. Тихомирову , П. Я. Черных и другим исследователям прийти к убеждению, что славянские и русские письмена, упомянутые арабскими и болгарскими писателями X в., были такими же и что кирилловское письмо появилось и получило распространение на Руси задолго до крещения (988 года). После крещения кирилловское письмо окончательно утверждается как официальный алфавит .
Самым доступным материалом для письма в древней Руси было, конечно, дерево. Доски и береста, пригодные для этой цели, могли быть приготовлены в любом количестве и в любом уголке обширной русской земли. Пергамент был очень дорогим и поэтому малодоступным материалом для письма не только в X в., но и во все последующие века его употребления. Бумага, получившая сравнительно широкое распространение на Руси лишь в XIV в., также была недоступна для широкого пользования. Даже в середине XVI в. летописцы нередко жалуются на дороговизну бумаги .
Писание на досках на Руси неоднократно упоминается в летописях и других документах. Иногда эти упоминания косвенные, иносказательные , но, несомненно, отражавшие реальные факты. Чаще всего эти сведения прямые и точно соответствуют исторической истине . В XI веке иногда писали и на свинцовых пластинках (Новгород, 21/22-30-1430). М. Н. Тихомиров убедительно доказал, что «доски» наших летописей и письменных источников - это письменные документы . Археологические материалы подтверждают это.
А. В. Арциховский, вслед за А. И. Яковлевым и Л. В. Черепниным, склонен отождествлять «доски» летописей и Псковской судной грамоты с берестяными грамотами, аналогичными по содержанию (с долговыми и закладными записями) . Основания для этого есть, но полной уверенности в тождестве «досок» и грамот пока нет.
Не случайно писание на «досках» зафиксировано летописцами именно в Новгороде и Пскове. Эти данные полностью подтверждаются археологическими исследованиями в названных городах, где встречено множество самых разнообразных надписей на деревянных досках, бирках, бочках, берестяных поплавках и других предметах. Особенно много надписей на досках обнаружено в Новгороде при проведении раскопок экспедицией Института археологии АН СССР, руководимой А. В. Арциховским. Все надписи или вырезаны ножом, или процарапаны (прочерчены) металлическим острием вроде шила.
Кроме упомянутых выше образцов письма на досках и бытовых предметах на Руси, по-видимому, широко употреблялись для писания специальные навощенные дощечки, подобные тем, которые были в обиходе в античном мире - в Греции и Риме .
При раскопках в Неревском конце Новгорода были найдены две прекрасно сохранившиеся дощечки, обломок от третьей и незаконченная обработкой заготовка четвертой дощечки. Эти уникальные для древней Руси памятники письменности или, точнее, письменные принадлежности представляют исключительный интерес для истории древнерусской письменности и культуры. Две из них относятся к XI в., одна - к рубежу XIII и XIV вв. и заготовка - к рубежу XIV и XV вв. Все три дощечки сделаны из можжевельника, а заготовка - из сосны.
Древнейшая из новгородских дощечек относится к первой половине XI века . От нее сохранился обломок, свидетельствующий о том, что дощечка раскололась во время ее окончательной обработки. Длина дощечки - 13,4 см, ширина - около 7 см (ширина обломка - 2,5 см), толщина - 1 см (рис. 4, 7). Размеры выемки, заполнявшейся слоем воска и являвшейся собственно площадью для писания, следующие: длина - 9 см, ширина - около 4,5 см, глубина - 0,5 см. Ширина бокового бортика дощечки - около 1 см; в нем имеется отверстие для ремешка или тесемочки, служившей своеобразной застежкой. Этой тесемкой завязывали две такие дощечки-створки, соединявшиеся друг с другом бортиками и имевшие на другой стороне, также в бортиках, по два отверстия для таких же тесе¬мочных петель. Диаметр отверстия для тесемки или веревочки - 3 мм.
Вторая дощечка сохранилась целиком и относится ко второй половине XI в. . Она представляет собой одну из двух створок, соединявшихся двумя петлями из тесемок или веревочек и составлявших своеобраз¬ную двустворчатую тетрадь. Подобные двустворчатые дощечки в антич¬ном мире назывались диптихами. Дощечка, как и первая, сделана из можжевельника и являлась верхней половинкой или лицевой стороной диптиха. Вся поверхность внешней или лицевой стороны украшена пре¬красным резным орнаментом в виде растительных завитков с пальметками на концах. По краю дощечки с трех сторон (кроме нижней) идет кайма из зигзагообразной линии, заключенной между двумя прямыми линиями (рис. 6, 1). Длина дощечки - 16 см, ширина - 9,5 см, толщина - 9 мм. Выемка для воска на внутренней стороне дощечки имеет следующие раз¬меры: длина - 12,6 см, ширина - 6,5 см и глубина - 4 мм (см. рис. 6, 2)
Вся площадь выемки покрыта штриховой крестообразной нарезкой острием ножа, подобно тому как это делается при нанесении последнего слоя штукатурки. Делалось это для того, чтобы воск при разглаживании его лопаточкой писала не сдвигался и ложился ровным слоем по всей поверх¬ности углубления. Ширина бортиков - 1,5 см. На одной стороне дощечки, в бортике имеются два отверстия (шириной 4-5 мм) для петель, а на другой - одно такое же отверстие для завязки. Отверстия имеют следы стертости с внешней стороны, свидетельствующие о том, что данная дощечка продолжительное время использовалась по прямому назначению.
Третья дощечка для писания по воску относится к концу XIII в. или к началу XIV в. и является самой замечательной из всех новгородских дощечек . Вырезана она из можжевельника и имеет форму вытянутого пятиугольника. На ее внешней стороне вырезана полная древнерусская азбука из 36 букв, которая неоднократно издавалась , но внутренняя сторона этой дощечки, с выемкой и крестообразной нарезкой острием ножа, публикуется здесь впервые (рис. 7).
Длина дощечки - 18 см, ширина - 7,5 см, толщина - 1 см. Выемка на внутренней стороне имеет пятиугольную форму и размеры 15,5 X 6,5 см. Глубина выемки - 4 мм, как и у дощечки второй половины XI в. Ширина бортиков - от 3 до 10 мм. На одной из боковых сторон дощечки имеются два отверстия для петель (диаметр - 2-3 мм), а на другой стороне - одно отверстие (диаметр - 4 мм) для завязки. Поскольку боковые бортики у этой дощечки очень узкие, то около отверстий специально оставлялась утолщенная часть для прочности.
Описанная дощечка с азбукой имела, несомненно, учебное назначение. Ученик мог упражняться в написании азбуки, глядя на лицевую сторону дощечки. По-видимому, и другие подобные дощечки употреблялись для обучения грамоте.
Заготовка для четвертой дощечки относится к концу XIV или к началу XV в. . Она представляет собой грубо обработанную толстую сосновую дощечку, с большим запасом толщины для дальнейшей обработки. На одной ее плоской стороне вырезана обычная прямоугольная выемка и оставлены бортики шириной от 1 до 2 см, в которых еще не прорезаны отверстия для петель и завязки. Размер этой заготовки: 12 X 7 X X 2,5 см. Размер выемки: 7,5 X 4 X 1 см (рис. 4, 5). Глубина выемки у готовых восковых дощечек, судя по трем упомянутым экземплярам, обычно не превышала 4-5 мм. На заготовке она вдвое глубже потому, что эта плоскость еще имеет большие неровности, которые при окончательной обработке были бы срезаны и глубина выемки стала бы обычной.
Вся обработка таких дощечек производилась ножом. Сквозные отверстия в бортиках также просверливались с двух сторон дощечки острием ножа, отчего отверстия имеют вид двойных воронок (рис. 6 и 7).
Все описанные древнерусские дощечки для писания по воску совершенно аналогичны по форме и размерам дощечкам того же назначения, имевшим широкое употребление в античном мире. Особенно широко двустворчатые и трехлистные дощечки (триптихи) были распространены в древнем Риме. Они делались из ели, клена, самшита, смоковницы и других пород дерева . В Новгороде трехлистные дощечки пока не обнаружены.
Жорж Лафайе, основной исследователь античных стилей и диптихов, пишет, что древнеримские навощенные дощечки использовались не только как принадлежности для обучения грамоте, но иногда и для составления гражданских документов (сделки, договоры и т. п.) .
Новгородские дощечки использовались, по-видимому, исключительно или почти исключительно для обучения грамоте. Юридические документы в Новгороде писались на более надежном, более прочном материале - бересте или пергаменте.
Писание на навощенных дощечках на Руси засвидетельствовано не только упомянутыми дощечками из Новгорода, найденными при археологических раскопках, но также и в древнерусских письменных источниках.
В собрании кратких стихов и изречений, написанном в XIV или XV в. в Новгороде и известном под названием «Древняя русская Пчела», имеется интересное сравнение, характеризующее писание по воску: «Н и на воскъ можеши исписати, не погладивше образы пре(д) лежащих (разрядка моя.- А. М.), ни въ душу въложити божественныхъ догматъ, древняго обычая не отгнавше» . Иначе говоря - невозможно писать по воску, не разгладивши его надлежащим образом. Воск в данном случае фигурирует как материал для письма, что отмечал в свое время И. И. Срезневский .
Воск уже в X в. был предметом экспорта на Руси: он упоминается в речи князя Святослава 969 г. перед его дунайским походом . Куски воска постоянно встречаются при археологических раскопках в Новгороде во всех слоях от X до XVI в. включительно. Как дощечки и береста, так и воск на Руси были повсеместно доступны для широкого использования в качестве материала для писания.
Археологические раскопки показали, что в древней Руси были все условия для распространения письменности (в том числе и повсеместно доступные письменные принадлежности) и что грамотность среди городского населения древней Руси была для своего времени чрезвычайно широко распространена.
Распространение грамотности и письменности возможно путем обучения главным образом в детском возрасте. Что же нам известно о системе обучения грамоте и счету в древней Руси?
Как мы видели по археологическим данным, грамотность и письменность на Руси известны с самого начала X в. и особенно широко распространились с XI в. Эти вещественные данные подтверждаются сообщениями письменных источников. В русских летописях есть прямые указания о существовании массового обучения детей уже в первой половине XI в. И в этом деле Великий Новгород играл большую роль. Он был крупнейшим центром распространения грамотности. В Новгородских летописях говорится, что в 1030 г. Ярослав Мудрый после успешного похода на Чудь
прибыл в Новгород «и с ъ б р а отъ старо с тъ и отъ поповъ д-Ьтей 300 оучити книгамъ» , т. е. обучать грамоте. Это известие подкрепляется находками в Новгороде учебных навощенных дощечек и стилей в слое именно этого времени. Из этого известия ясно, что обучались грамоте прежде всего дети зажиточных слоев населения и обучение столь большого числа детей возможно лишь в школах, бывших, видимо, при монастырях.
Блестящим доказательством существования систематического (школьного?) обучения детей грамоте в Новгороде в конце XII в. или в начале XIII в. является архив мальчика Онфима, состоящий из 16 берестяных листков и предметов с неоднократно написанной древнерусской азбукой и упражнениями в написании слогов и фраз .
В семи метрах от архива школьника Онфима, на территории той же усадьбы, в том же пласте, в слое того же 15-го
яруса было найдено железное, покрытое золотистой бронзой писало (типа 7, рис. 3, 2), характерное для второй половины XII и первой половины XIII в. Этот тип писала имел, как мы видели выше, очень широкое распространение на Руси только в домонгольский период. Разумеется, утверждать, что грамоты Онфима были написаны именно этим писалом, нельзя, хотя это и не исключено.
Обучение на Руси начиналось, вероятно, с семи лет, что и отражено в древнерусских былинах . В аристократических семьях обучение начиналось иногда и раньше, лет с пяти.
Помимо архива школьника Онфима, в Новгороде найдены и другие грамоты с учебными упражнениями в написании цифр (грамота № 287 второй половины XIII в., 11/12-18-1372). В названной грамоте написано в три ряда восемь букв, и все они имеют цифровое значение. В нижнем ряду в алфавитном порядке написаны пять букв, кроме «Б», не имеющей цифрового значения. В 1958 г. найдена берестяная грамота (№ 342 первой половины XIV в., 9-7-1706), представляющая прекрасный образец в написании цифр и чисел от единицы до 50 тысяч в числовой последовательности (единицы, десятки, сотни с титлами, тысячи с титлами и хвостиками, десятки тысяч в кружочках). К началу XIV или к концу XIII в. относится и вышеупомянутая, несомненно, учебная дощечка для писания по воску с вырезанной на ней древнерусской азбукой. Такие азбуки были доступны даже самым бедным горожанам .
Князья, по-видимому, обучались индивидуально. В 1341 г. в Новгороде у владыки Василия обучался грамоте княжич Михаил Александрович Тверской .
Очень интересна миниатюра в Никоновской летописи, в списке Лицевого летописного свода XVI в. (так называемый I Остермановский том) , иллюстрирующая это событие (рис. 8). Княжич Михаил сидит напротив владыки Василия и в левой руке держит за рукоятку дощечку, вероятно навощенную, а в правой - тонкую палочку (писало) с лопаточкой на одном конце. Конец этой палочки подведен к угловато написанным буквам (АБВГ) на дощечке (рис. 9). Обучение, как и всюду, начиналось с азбуки.
Все вышеизложенное свидетельствует о существовании на Руси уже с первой половины XI в. определенной системы школьного обучения грамоте и о широком распространении грамотности на Руси и особенно в Новгороде.
Из источников по бытовой письменности XI-XV веков наибольший интерес представляют берестяные грамоты и памятники эпиграфики (эпиграфика - историческая дисциплина, изучающая надписи на твердом материале). Культурно-историческое значение этих источников чрезвычайно велико. Памятники бытовой письменности позволили покончить с мифом о чуть ли не поголовной безграмотности в Древней Руси.
Впервые берестяные грамоты были обнаружены 1951 году во время археологических раскопок в Новгороде. Затем они были найдены (хотя и в несравненно меньшем количестве, чем в Новгороде) в Старой Руссе, Пскове, Смоленске, Твери, Торжке, Москве, Витебске, Мстиславле, Звенигороде Галицком (под Львовом). В настоящее время собрание текстов на бересте насчитывает свыше тысячи документов, и их число постоянно растет с каждой новой археологической экспедицией.
В отличие от дорогого пергамена береста была самым демократичным и легкодоступным материалом письма в средневековье. Писали на ней острым металлическим или костяным стержнем, или, как его называли в Древней Руси, писалом. На мягкой березовой коре буквы выдавливались или процарапывались. Лишь в редких случаях на бересте писали пером и чернилами. Старшие берестяные грамоты из числа обнаруженных ныне относятся к первой половине - середине XI века. Однако в Новгороде было найдено два костяных писала, которые датируются по археологическим данным временем до крещения Руси: одно - 953-957 годами, а другое - 972-989 годами.
Как отмечает В. Л. Янин в книге «Я послал тебе бересту…» (3-е изд. М., 1998. С. 30, 51), «берестяные грамоты были привычным элементом новгородского средневекового быта. Новгородцы постоянно читали и писали письма, рвали их и выбрасывали, как мы сейчас рвем и выбрасываем ненужные или использованные бумаги», «переписка служила новгородцам, занятым не в какой-то узкой, специфической сфере человеческой деятельности. Она не была профессиональным признаком. Она стала повседневным явлением».
Социальный состав авторов и адресатов берестяных грамот очень широк. Среди них не только представители титулованной знати, духовенства и монашества, но также купцы, старосты, ключники, воины, ремесленники, крестьяне и другие лица. В переписке на бересте принимали участие женщины. В ряде случаев они выступают как адресаты или авторы грамот. Сохранилось пять писем, отправленных от женщины к женщине.
В подавляющем большинстве берестяные грамоты написаны по-древнерусски, и лишь небольшое число - по-церковнославянски. Кроме того, обнаружены две берестяные грамоты, написанные жившими в Новгороде иностранцами на латинском и нижненемецком языках. Известны также греческая и прибалтийско-финская грамоты. Последняя представляет собой заклинание, языческую молитву середины XIII века. Она на триста лет старше всех известных ныне текстов, написанных по-фински или по-карельски.
Перевод: «От Полчка (или Полочка)…(ты) взял (возможно, в жёны) девку у Домаслава, а с меня Домаслав взял 12 гривен. Пришли же 12 гривен. А если не пришлёшь, то я встану (подразумевается: с тобою на суд) перед князем и епископом; тогда к большому убытку готовься…».
Берестяные грамоты, по преимуществу, частные письма. Повседневный быт и заботы средневекового человека предстают в них в мельчайших подробностях. Авторы посланий на бересте рассказывают о своих сиюминутных делах и заботах: семейных, бытовых, хозяйственных, торговых, денежных, судебных, нередко также о поездках, военных походах, экспедициях за данью и т. п. Вся эта бытовая сторона средневекового уклада, все эти мелочи обыденной жизни, столь очевидные для современников и постоянно ускользающие от исследователей, слабо отражены в традиционных жанрах литературы XI-XV веков.
Тексты на бересте разнообразны в жанровом отношении. Помимо частных писем, встречаются разного рода счета, расписки, записи долговых обязательств, владельческие ярлыки, завещания, купчие, челобитные от крестьян к феодалу и другие документы. Большой интерес представляют тексты учебного характера: ученические упражнения, азбуки, перечни цифр, списки слогов, по которым учились читать. В грамоте № 403 50-80-х годов XIV века находится маленький словарик, в котором для русских слов указаны их прибалтийско-финские переводы. Значительно реже встречаются берестяные грамоты церковного и литературного содержания: отрывки литургических текстов, молитвы и поучения, например, две цитаты из «Слова о премудрости» знаменитого писателя и проповедника Кирилла Туровского, умершего до 1182 года, в берестяном списке первого 20-летия XIII века из Торжка. Сохранились также заговоры, загадка, школьная шутка.
Из всех восточнославянских письменных источников XI-XV веков берестяные грамоты наиболее полно и разнообразно отразили особенности живой разговорной речи. Исследование текстов на бересте позволило А. А. Зализняку в монографии «Древненовгородский диалект» (М., 1995) восстановить его многие особенности. Рассмотрим наиболее важные из них.
В
древненовгородском диалекте отсутствовал общеславянский результат второй
палатализации: переход заднеязычных [к], [г], [х] в мягкие свистящие
согласные [ц?], [з?], [с?] в положении перед гласными переднего ряда [e]
() или
[и] дифтонгического происхождения. Все славянские языки пережили вторую
палатализацию, и только древненовгородский диалект ее не знал.
Так, в грамоте № 247 (XI век, вероятно, вторая четверть)
опровергается ложное обвинение в краже со взломом: «А замъке кле,
а двьри кл…», то есть ‘А замок цел, и двери целы…?. Корень кл- ‘целый?
представлен в обоих случаях без эффекта второй палатализации.
В берестяной грамоте XIV в. № 130 встречается слово хрь
в значении ‘серое (некрашеное) сукно, сермяга? (корень хр- ‘серый?).
В Им. пад. ед. ч. муж. р. твердого о-склонения окончанием было -е. Это окончание встречается у существительных брате ‘брат?, прилагательных меретве ‘мертв?, местоимений саме ‘сам?, причастий погублене ‘погублен?, в именной части перфекта - забыле ‘забыл?. «Дешеве ти хлебе», то есть ‘дёшев (здесь) хлеб?, - писал в первой четверти XII века новгородец Гюргий (Георгий), советуя отцу и матери продать хозяйство и переселиться в Смоленск или Киев, так как в Новгороде, очевидно, был голод. Флексия -е отличает древненовгородский диалект от всех славянских языков и говоров. Во всем остальном славянском мире ей соответствует в древнюю эпоху окончание -ъ (например, братъ, самъ), а после падения редуцированных ъ и ь - нулевая флексия (брат, сам). Напомним, что буквами ъ «ер» и ь «ерь» в древности обозначались особые сверхкраткие звуки, несколько похожие в своем произношении соответственно на [ы] и [и], которые окончательно исчезли из русского языка в начале XIII века.
В Род. пад ед. ч. у существительных а-склонения в древненовгородском диалекте с самого начала письменности господствовало окончание - (у жен), в то время как в стандартном древнерусском языке здесь было окончание -ы (у жены). Для настоящего времени глагола было характерно явное преобладание в 3 л. ед. ч. и 3 л. мн. ч. форм без -ть: живе, молоти, бью, приходя и т. д. В стандартном древнерусском языке было соответственно: живеть, молотить, бьють, приходять.
Бытовые грамоты чрезвычайно близки диалектной речи. Однако их нельзя рассматривать как точную передачу разговорного языка. В бытовой письменности существовал свой сложившийся обычай языкового употребления, который усваивали во время обучения грамоте. Н. А. Мещерский установил, что в частной переписке на бересте были особые адресные и этикетные эпистолярные формулы. Часть таких формул имеет книжное происхождение, хотя в подавляющем большинстве берестяные грамоты не являются литературными произведениями и памятниками книжного языка. Так, в начале грамоты часто используется традиционная формула покланяние или поклон от такого-то к такому-ту, а в конце послания встречаются устойчивые обороты добр сътворя ‘будь добр, пожалуйста? или цлую тя в значении ‘приветствую тебя?.
Берестяные грамоты дают богатый материал для изучения некнижных, бытовых графических систем. В Древней Руси элементарный курс грамотности ограничивался одним обучением читать. Но закончив его, ученики, хотя и непрофессионально, могли писать, перенося навыки чтения на письмо. Искусству писать и правилам правописания учили специально, главным образом будущих книгописцев. В отличие от книжных текстов, созданных писцами-профессионалами, берестяные грамоты созданы людьми, в своем большинстве специально не учившимися писать. Не проходя через фильтр книжных орфографических правил, берестяные грамоты отразили многие местные особенности живой речи XI-XV веков.
В памятниках книжного письма, напротив, тщательно устранялись черты диалектной речи. В книжный текст проникали лишь те местные языковые особенности, от которых было трудно избавиться - например, цоканье. Берестяные грамоты показывают, сколь большое значение имел фильтр книжного правописания, насколько радикально средневековые книгописцы отказывались от областных особенностей живой речи в своей профессиональной деятельности.
Часть 2.
Как установил Зализняк, основные отличия бытовых графических систем от книжного письма сводятся к следующим моментам:
1) замена буквы ь на е (или наоборот): коне вместо конь, сьло вместо село;
2) замена буквы ъ на о (или наоборот): поклоно вместо поклонъ, четъ вместо чьто;
3) замена буквы на е или ь (или наоборот). Последовательная замена е и ь на h (весьма редкий графический прием) представлена в надписи 20-50-х годов XII века, процарапанной на деревянной дощечке (цере): «А язъ тиун дан ж уял» ‘А я, тиун, дань-то взял? (тиун ‘дворецкий, домовый управитель при князьях, боярах и епископах; должностное лицо по управлению города или местности?).
4) скандирование, или скандирующий принцип записи, состоит в том, что на письме за любой согласной буквой должна следовать гласная буква. Если на фонетическом уровне гласной нет, то пишутся «немые» ъ или ь, о или е - в зависимости от твердости или мягкости предшествующей согласной, например: доругая соторона вместо другая сторона. В качестве «немых» гласных после согласных могли использоваться также ы или и: овиса вместо овьса, своимы вместо своимъ.
Как видим, текст, написанный
с использованием бытовых графических правил, существенным образом
отличается от книжного письма. Так, в грамоте 40-50-х годов XII
века встречается написание ко монь, которому в книжной орфографии
соответствует форма къ мън. Тем не менее бытовые графические
системы иногда проникали в книжное письмо. Их употребление известно
в ряде древненовгородских и древнепсковских рукописей.
Языку берестяных грамот близки надписи-граффити, прочерченные острым предметом (часто тем же писалом) по твердой поверхности. Особенно многочисленны и интересны в лингвистическом отношении тексты на штукатурке древних зданий, главным образом церквей. В настоящее время граффити обнаружены на стенах архитектурных памятников многих древнерусских городов: Киева, Новгорода, Пскова, Старой Ладоги, Владимира, Смоленска, Полоцка, Старой Рязани, Галича Южного и др. Большое количество надписей, сделанных не только представителями княжеско-боярских и церковных кругов, но и дружинниками, ремесленниками, простыми богомольцами, свидетельствует о широком распространение грамотности на Руси уже в XI-XII веках. Древнерусским граффити посвящены важные исследования историков и лингвистов (см., например: Высоцкий С. А.
Киевские граффити XI-XVII веков. Киев, 1985; Медынцева А. А. Грамотность в Древней Руси: По памятникам эпиграфики X - первой половины XIII века. М., 2000; Рождественская Т. В. Древнерусские надписи на стенах храмов: Новые источники XI-XV веков. СПб., 1992).
Рождественская выделяет следующие типы надписей: надписи-«моления» с формулой «Господи, помози (помяни, спаси и т. д.)», поминальные надписи с сообщением о смерти (такова запись в Софии Киевской о смерти великого князя Ярослава Мудрого в 1054 году), надписи-автографы (например, XII и XIII века в Георгиевском соборе Юрьева монастыря в Новгороде: «а се Созоне?лъ лютыи…» - ‘А вот Созон лютый писал?, «Иване?лъ лвою рукою»), богослужебные надписи (библейские и литургические цитаты, покаянные стихи и др.), «летописные», или «событийные», надписи, надписи делового содержания, надписи «литературного» характера (так, процитированные на стене Софии Киевской во второй половине - конце XI века изречения из переводного памятника «Разумы сложения Варнавы Неподобного», известного по рукописям только с рубежа XIV-XV веков, датируют появление этого произведения на Руси временем не позднее второй половины XI столетия), фольклорные надписи (пословицы, поговорки, загадки и т. п.), «бытовые» надписи (например, XIV-XV веков в церкви Федора Стратилата в Новгороде: «о попове свщници укланяитеся от пьяньства…» - ‘о попы-священники, уклоняйтесь от пьянства!?, «И(о)сав(е) со мною шле ис торгу збиле мене я (з)апслъ» - ‘Иосаф шел со мною с торговой площади, сбил меня (с ног), я и записал?).
Некоторые
надписи тщательно зачеркнуты. Одну из них, конца XII - начала XIII
века, из Софийского собора в Новгороде удалось разобрать.
По мнению Медынцевой, это детская песенка-считалка, однако
Рождественская связывает надпись с языческим погребальным обрядом: «(ако
с)дите
пиро(ге въ) печи гридьба въ корабли… пелепелъка пар(и в)ъ
дуброве пост(ави) кашу по(ст)ави пироге ту [туда. - В. К.] иди».
Как отмечает Рождественская, в основе этого ритмизованного текста лежит
смысловой параллелизм, находящий поддержку в синтаксических конструкциях
и грамматических формах: пирог (ед. ч.) - в печи, гридьба
‘дружина? (ед. ч.) - в корабле, перепелка (ед. ч.) -
в дуброве. Какой-то современник надписи тщательно зачеркнул
ее и обругал автора, приписав ниже: «усохните ти руки».
Иногда на стенах храмов появлялись граффити, представляющие собой юридические документы. На стене киевской Софии, главного храма Киевской Руси, была сделана надпись о покупке вдовой князя Всеволода Ольговича земли, ранее принадлежавшей Бояну, за огромную сумму - 700 гривен соболей. Надпись составлена согласно формуляру купчих грамот с упоминанием свидетелей-«послухов»: «…а передъ тими послухы купи землю княгыни бояню вьсю…». Обнаруживший надпись Высоцкий датировал ее второй половиной XII века и предположил, что проданная земля некогда имела какое-то отношение к прославленному поэту-певцу «вещему» Бояну, жившему в XI столетии и воспетому в «Слове о полку Игореве». По менее вероятному предположению Б. А. Рыбакова, надпись относится к концу XI века и могла быть сделана вскоре после смерти Бояна. Впрочем, Рыбаков подчеркивал, что «текст граффито сам по себе не дает нам права отождествлять Бояна-песнотворца с Бояном-землевладельцем».
Глаголическое письмо, изобретенное первоучителем славян святым Кириллом, не получила широкого распространения в Древней Руси и ее использовали лишь искусные книжники. До нашего времени не дошло ни одной восточнославянской глаголической книги. Лишь в восьми сохранившихся кириллических рукописях XI-XIII веков встречаются отдельные глаголические слова и буквы. Между тем известны глаголические и смешенные глаголически-кириллические надписи XI-XII веков на стенах Софийских соборов в Новгороде и Киеве. Одну из них процарапал «лютый Созон» в первой половине XII века, закончив приведенный выше кириллический текст глаголическими буквами.
По мнению Рождественской, так как большинство находок древнерусских надписей с глаголическими буквами и кириллических рукописей с глаголическими «вкраплениями» относится к Новгороду и Северной Руси (в Новгороде, например, сохранилось 10 граффити XI века, а в Киеве 3), это заставляет предположить о существовании более тесных и самостоятельных связей Новгорода по сравнению с Киевом с глаголической традицией и глаголическими центрами в Западной Болгарии, Македонии и Моравии.
По наблюдениям Рождественской, важным отличием памятников эпиграфики от книжных текстов является более свободное отношение к книжной норме. Причем степень реализации книжной нормы во многом зависит от типа надписи. Если в богослужебных надписях церковнославянский язык более русифицирован по сравнению с аналогичными книжными текстами, то в надписях светского содержания отразился язык повествовательных и деловых жанров древнерусской письменности. Живая разговорная речь слышна в небольшой рифмованной насмешке XI-XII веков, возможно, над задремавшим певчим или богомольцем в Софии Новгородской: «Якиме стоя усъне а ръта и о камень не ростепе» ‘Яким, стоя, уснет, а рта и о камень не расшибет (то есть не раскроет)?.
В надписях-граффити всех типов отсутствует жёсткое противопоставление церковнославянского и древнерусского языков. Вместе с тем новгородские надписи более последовательно, чем берестяные грамоты, отражают книжную орфографическую норму. Что касается диалектных особенностей, то и в этом отношении граффити, как и эпиграфика в целом, более сдержанны, чем берестяные грамоты, что объясняется меньшим объёмом текста и устойчивостью письменных формул. Таким образом, книжная языковая норма в эпиграфике более вариативна, чем в книжных текстах, и менее вариативна, чем в берестяных грамотах.
Как жили обычные люди в Древней Руси, как относились друг к другу и какие у них были ежедневные заботы? Ответы на эти и другие вопросы можно узнать из берестяных грамот, сохранившихся до наших дней.
Вплоть до 1951 года существовало устойчивое мнение, что на Руси получали образование только избранные социальные слои. Этот миф развеяла находка археологов, которая произошла 26 июля 1951 года в Новгороде. Специалисты обнаружили берестяную грамоту, сохранившуюся с XIV века, а точнее свиток берёзовой коры, который легко можно было принять за рыболовный поплавок, с нацарапанными на нём словами.
Древняя записка, в которой перечислялись сёла, платившие повинность какому-то Роме, первая развеяла мнение о поголовной неграмотности населения Руси. Вскоре в Новгороде и других городах археологи стали находить всё новые и новые записи, подтверждающие, что и купцы, и ремесленники, и крестьяне умели писать.
Первая берестяная грамота. Она сильно фрагментирована, однако состоит из длинных и совершенно стандартных фраз: «С такого-то села позёма и дару шло столько-то», поэтому легко восстанавливается.
Берестяная грамота №1
В отличие от большинства традиционных памятников XI-XV веков, берестяные грамоты люди писали простым языком, ведь адресатом послания чаще всего были члены их собственной семьи, соседи или же деловые партнёры. К записи на берёзовой коре прибегали в случае сиюминутной необходимости, поэтому чаще всего на бересте встречаются хозяйственные распоряжения и бытовые просьбы. Например, грамота XIVвека известная под № 43 содержит самую обыкновенную просьбу прислать слугу и с ним рубаху:
«От Бориса к Настасье. Как придет эта грамота, пришли мне человека на жеребце, потому что у меня здесь дел много. Да пришли рубашку - рубашку забыл».
Берестяная грамота №43
Иногда в найденных археологами памятниках можно встретить жалобы и угрозы. Например, берестяная грамота XII века известная под № 155 оказалась запиской, автор которой требует возместить ему нанесённый ущерб в размере 12 гривен:
«От Полчка (или: Полочка) к … [После того, как ты (?)] взял девку у Домаслава, с меня Домаслав взял 12 гривен. Пришли же 12 гривен. Если же не пришлешь, то я встану (подразумевается: с тобой на суд) перед князем и епископом; тогда к большему убытку готовься».
Берестяная грамота №155
С помощью берестяных грамот мы можем узнать больше о повседневной жизни наших предков. Например, грамота № 109 XII века посвящена инциденту с покупкой краденой рабыни дружинником:
«Грамота от Жизномира к Микуле. Ты купил рабыню во Пскове, и вот меня за это схватила (подразумевается: уличая в краже) княгиня. А потом за меня поручилась дружина. Так что пошли-ка к тому мужу грамоту, если рабыня у него. А я вот хочу, коней купив и посадив [на коня] княжеского мужа, [идти] на очные ставки. А ты, если [еще] не взял тех денег, не бери у него ничего».
Берестяная грамота №109
Иногда найденные археологами записки содержат предельно краткий и простой текст, похожий на современное СМС-сообщение (№ 1073): «От Гаврилы к Кондрату. Пойди сюда», — а иногда похожи на объявления. Например, грамота № 876 содержит предупреждение о том, что в ближайшие дни на площади будут проходить ремонтные работы.
«От Микиты к Анне. Пойди за меня - я тебя хочу, а ты меня; а на то свидетель Игнат Моисеев».
Берестяная грамота №377
Самое удивительное в этой записке то, что Микита напрямую обращается к самой невесте, а не к её родителям, как было положено. Приходится только гадать о причинах такого поступка. Ещё один любопытный текст сохранился с XII века, в нём расстроенная дама отчитывает своего избранника (№ 752):
«[Я посылала (?)] к тебе трижды. Что за зло ты против меня имеешь, что в эту неделю (или: в это воскресенье) ты ко мне не приходил? А я к тебе относилась как к брату! Неужели я тебя задела тем, что посылала [к тебе]? А тебе, я вижу, не любо. Если бы тебе было любо, то ты бы вырвался из-под [людских] глаз и примчался …? Если даже я тебя по своему неразумию задела, если ты начнешь надо мною насмехаться, то судит [тебя] Бог и моя худость (то есть я)».
Оказывается в Древней Руси отношения супругов в чём-то походили на современные семьи. Так, например, в грамоте №931 жена Семёна просит приостановить некий конфликт до её возвращения. Приедет — разберётся сама:
«Наказ Семену от жены. Утихомирил бы ты [всех] попросту и ждал бы меня. А я тебе челом бью».
Берестяная грамота №931
Археологами были найдены и отрывки любовного заговора, возможно, входящего в черновик любовного письма (№ 521): «Так пусть разгорится сердце твое и тело твое и душа твоя [страстью] ко мне и к телу моему и к лицу моему». И даже записка сестры к брату, в которой она сообщает о том, что её муж привёл домой любовницу, и они, напившись, бьют её до полусмерти. В этой же записке сестра просит брата поскорее приехать и заступиться за неё.
Далеко не все находки археологов сегодня имеют точный перевод, о значении части из них до сих пор ведутся споры. Так, например, обнаружение в Новгородской области бересты с ненормативной лексикой, датированной археологами XII веком, опровергает мнение о том, что древние славяне до монгольского нашествия якобы не знали мата. Но и то, что эти слова однозначно являются обсценной лексикой, точно не доказано.
Одной из спорных находок оказалась грамота №954, в которой рассказывается, что новгородец по прозвищу Шильник «пошибает» чужих свиней и лошадей:
«Грамота от Жирочка и от Тешка к Вдовину. Молви Шильцеви, цему пошибаеши свиньи чужие. А понесла Ноздрька. А се еси посромил конец всех Людин. Со оного полу грамота про кони же та бысть оже еси тако сотворил».
Древнеславянское слово «пошибает» имело несколько значений: «крадёт», «ворует», но могло означать и другой более «пикантный» глагол. Отсюда и трудности перевода — является ли «пошибать» прародителем современного мата?
А самая последняя громкая находка совершилась совсем недавно, в июне 2016 года. Берестяная грамота №1082 содержит ранее неизвестное древнерусское слово «посак», которое, возможно, означает «мошенник», «вор» или же другое более грубое выражение. Смысл послания пока не расшифрован, а его текст звучит так:
«Уов ортимие уо посака три берековесеке».
Точно известно лишь то, что слово «берковец» – мера веса зерна или мёда, равная 10 пудам. Это позволило предположить, что в грамоте содержится запись оброка или долга с ругательным словом.
Берестяная грамота №1082
Современного человека интересует, как жили его предки много веков тому назад: о чём думали, какими были их взаимоотношения, во что одевались, чем питались, к чему стремились? А летописи сообщают только о войнах, строительстве новых храмов, смерти князей, выборах епископов, солнечных затмениях и эпидемиях. И тут на помощь приходят берестяные грамоты, которые историки считают самым загадочным явлением в русской истории.
Первая берестяная грамота была найдена 26 июля 1951 года во время археологических раскопок на Дмитровской улице в Новгороде. Грамоту нашли в щели между плахами настила на мостовой 14-го века. Перед археологами был плотный берестяной свиток, который, если бы не буквы, можно было бы принять за рыболовный поплавок. Несмотря на то, что грамота была кем-то изодрана и выброшена на Холопьей улице (именно так в средние века её называли), она сохранила достаточно большие части связанного текста. В грамоте 13 строк – всего 38 см. И хотя время их не пощадило, но содержание документа уловить несложно. В грамоте перечислялись сёла, которые платили повинность какому-то Роме. После первой находки последовали и другие.
В берестяной грамоте, посланной приказчиком господину, говорится: «Поклон от Михаили к осподину Тимофию. Земля готова, надобе семяна. Пришли, осподине, целовек спроста, а мы смием имать ржи без твоего слова ».
Среди грамот найдены любовные записки и даже приглашение на интимное свидание. Была найдена записка сестры брату, в которой она пишет о том, что ее муж привел домой любовницу, и они, напившись, бьют ее до полусмерти. В этой же записке сестра просит брата поскорее приехать и заступиться за нее.
Берестяные грамоты, как оказалось, использовались не только в качестве писем, но и в качестве объявлений. Так, например, грамота номер 876 содержит предупреждение о том, что в ближайшие дни на площади будут проходить ремонтные работы.
Ценность берестяных грамот, по мнению историков, состоит в том, что в подавляющем большинстве это бытовые письма, из которых можно очень много узнать о жизни новгородцев.
Загадкой для ученых остается тот факт, как именно новгородцы обменивались грамотами, и кто доставлял письма адресатам. К сожалению, пока на этот счет существуют лишь теории. Не исключено, что уже в XI веке в Новгороде существовала своя почта или хотя бы «служба курьерской доставки», предназначенная специально для берестяных грамот.
Не менее интересная историческая тема , по которым можно судить о традициях древнеславянского женского костюма.
